Неточные совпадения
— Вы вступаете в пору жизни, — продолжал
священник, — когда надо избрать путь и держаться его.
Молитесь Богу, чтоб он по своей благости помог вам и помиловал, — заключил он. «Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами своего человеколюбия, да простит ти чадо»… И, окончив разрешительную молитву,
священник благословил и отпустил его.
У одного из алтарей, уставленного высокими подсвечниками и свечами, стоял на коленях
священник и тихо
молился.
И никому из присутствующих, начиная с
священника и смотрителя и кончая Масловой, не приходило в голову, что тот самый Иисус, имя которого со свистом такое бесчисленное число раз повторял
священник, всякими странными словами восхваляя его, запретил именно всё то, что делалось здесь; запретил не только такое бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование священников-учителей над хлебом и вином, но самым определенным образом запретил одним людям называть учителями других людей, запретил молитвы в храмах, а велел
молиться каждому в уединении, запретил самые храмы, сказав, что пришел разрушить их, и что
молиться надо не в храмах, а в духе и истине; главное же, запретил не только судить людей и держать их в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу.
Пришел
священник; дьячки пришли, стали петь,
молиться, курить ладаном; я клал земные поклоны и хоть бы слезинку выронил.
Он поспешно вошел в церковь:
священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки
молились еще в углу; но Дуни в церкви не было.
Дед водил меня в церковь: по субботам — ко всенощной, по праздникам — к поздней обедне. Я и во храме разделял, когда какому богу
молятся: всё, что читают
священник и дьячок, — это дедову богу, а певчие поют всегда бабушкину.
(Отец Иоанн, что молебен служил
И так непритворно
молился,
Потом в каземате
священником был
И с нами душой породнился...
Казалось, народ мою грусть разделял,
Молясь молчаливо и строго,
И голос
священника скорбью звучал,
Прося об изгнанниках бога…
Убогий, в пустыне затерянный храм!
В нем плакать мне было не стыдно,
Участье страдальцев, молящихся там,
Убитой душе необидно…
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст;
молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что
священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Героем моим, между тем, овладел страх, что вдруг, когда он станет причащаться, его опалит небесный огонь, о котором столько говорилось в послеисповедных и передпричастных правилах; и когда, наконец, он подошел к чаше и повторил за
священником: «Да будет мне сие не в суд и не в осуждение», — у него задрожали руки, ноги, задрожали даже голова и губы, которыми он принимал причастие; он едва имел силы проглотить данную ему каплю — и то тогда только, когда запил ее водой, затем поклонился в землю и стал горячо-горячо
молиться, что бог допустил его принять крови и плоти господней!
— А скажите, пожалуйста, кроме этого московского
священника за самоубийц разве никто не
молится?
— А теперь, — сказал
священник, — стань-ка на колени и
помолись. Так тебе легче будет. И мой совет — иди в карцер. Там тебя ждут котлеты. Прощай, ерш ершович. А я поведу твою маму чай пить.
Сусанна и Муза
молились усердно, первая даже с преклонением колен, но Муза стоя: ее заметно беспокоил резкий и фальшивый бас
священника.
Прибыв в губернский город, он первое, что послал за приходскими
священниками с просьбою служить должные панихиды по покойнике, потом строго разбранил старших из прислуги, почему они прежде этого не сделали, велев им вместе с тем безвыходно торчать в зале и
молиться за упокой души барина.
—
Священника бы, — шептала она, — а он не велит… не понимает ничего… — И сняв руки с подушки, она прижала их к груди, точно
молясь.
Панихиды в доме его совершались беспрестанно, и какой бы
священник, приходя из усердия, ни надевал лежавшую на аналое ризу и епитрахиль, чтоб отпеть панихиду, дьякон Ахилла тотчас же просил благословения на орарь и, сослужа, усердно
молился.
Но и они также верят в бога и также
молятся, и когда пароход пошел дальше, то молодой господин в черном сюртуке с белым воротником на шее (ни за что не сказал бы, что это
священник) встал посреди людей, на носу, и громким голосом стал
молиться.
Для этой цели у нас есть постоянные христианские
священники, чтобы
молиться за нас и призывать благословение божие на святые убийства.
Потом внушается воспитываемому, что при виде всякой церкви и иконы надо делать опять то же, т. е. креститься; потом внушается, что в праздники (праздники — это дни, в которые Христос родился, хотя никто не знает, когда это было, дни, в которые он обрезался, в которые умерла богородица, в которые принесен крест, в которые внесена икона, в которые юродивый видел видение и т. п.), в праздники надо одеться в лучшие одежды и идти в церковь и покупать и ставить там свечи перед изображениями святых, подавать записочки и поминания и хлебцы, для вырезывания в них треугольников, и потом
молиться много раз за здоровье и благоденствие царя и архиереев и за себя и за свои дела и потом целовать крест и руку у
священника.
— Пошли за
священником, я хочу
помолиться о твоем счастье вместе с тобою».
После молебна, за которым горячо
молились свекор и невестка, все приложились ко кресту;
священник окропил молодых и всех присутствующих святой водой; начались вновь целованья и обычные в таких случаях речи: «Просим нас полюбить, принять в свое родственное расположение» и проч.
Так, или почти так, думал Бобров, всегда склонный к широким, поэтическим картинам; и хотя он давно уже отвык
молиться, но каждый раз, когда дребезжащий, далекий голос
священника сменялся дружным возгласом клира, по спине и по затылку Андрея Ильича пробегала холодная волна нервного возбуждения. Было что-то сильное, покорное и самоотверженное в наивной молитве этих серых тружеников, собравшихся бог весть откуда, из далеких губерний, оторванных от родного, привычного угла для тяжелой и опасной работы…
Церковь была почти пуста.
Священник нехотя исполнял службу. Дьячок козлиным голосом вторил. С десяток старух и нищих как-то по привычке
молились. Никто не обращал внимания на рыдающего Колесова.
— Батюшка, помилосердуй! —
молился боярину трепещущий и плачущий
священник.
Священник был действительно готов и сидел около образов. При появлении Кураевых он указал молча жениху и невесте их места. Павел и Юлия стали рядом, но довольно далеко друг от друга; Владимир Андреич, Марья Ивановна и Наденька
молились. Несколько горничных девок выглядывало из коридора, чтобы посмотреть на церемонию и на жениха; насчет последнего сделано было ими несколько замечаний.
Я не могла
молиться и тупо смотрела на иконы, на свечи, на вышитый крест ризы на спине
священника, на иконостас, на окно церкви — и ничего не понимала.
Я даже просил у няни вразумления: нельзя ли
молиться за Сганареля? Но такой вопрос был выше религиозных соображений старушки, и она, позевывая и крестя рот рукою, отвечала, что наверно она об этом ничего не знает, так как ни разу о том у
священника не спрашивала, но что, однако, медведь — тоже божие создание, и он плавал с Ноем в ковчеге.
Помолилась я богу — прочитала, как еще в Мценске
священник учил от запаления ума: «Благого царя благая мати, пречистая и чистая», — и сняла с себя капотик, и подхожу к ней в одной юбке, и говорю: «Послушай ты меня, Леканида Петровна!
Собрался народ, принесли три ковриги хлеба. Родня стала расставлять столы и покрывать скатертями. Потом принесли скамейки и ушат с водой. И все сели по местам. Когда приехал
священник, кум с кумой стали впереди, а позади стала тетка Акулина с мальчиком. Стали
молиться. Потом вынули мальчика, и
священник взял его и опустил в воду. Я испугался и закричал: «Дай мальчика сюда!» Но бабушка рассердилась на меня и сказала: «Молчи, а то побью».
Священники облачились, у чтецкого аналоя стоял Сид и
молился, читая без книги: «Расторгнем узы их и отвержем от нас иго их.
Она не могла больше говорить. Случился сильный припадок. Когда он миновал, пленница едва слышным голосом сказала
священнику, что она чувствует себя чрезвычайно слабою для продолжения исповеди, просит
помолиться за нее и посетить на другой день.
Пели чудовские певчие. Протодьякон оттягивал длинной минорной нотой конец возглашений. Его «Господу
помолимся» производило в груди томительную пустоту. Когда зажигали свечи для заупокойной обедни, то архиерею, двум архимандритам и двум старшим
священникам протодьякон подал по толстой свече зеленого воску. Такую же получила и вдова.
Луч ли веры, освещавший его молодость и заставлявший некогда горячо
молиться в деревенской, позолоченной отблесками угасающей вечерней зари церкви, снова закрался ему в душу, или мысль, как молния сразившая апостола Павла по дороге в Дамаск, промелькнула в уме и указала на единственный, отчаянный исход спасти горячо, безумно любимую женщину — сказать мудрено, но чудо совершилось, и вольнодумец-артист медленно опустился на колени перед
священником и голосом далеко непритворным сказал...
Священник села Троицкого явился служить первую панихиду, на которой появилась и Салтыкова. Лицо ее изображало неподдельную печаль. Глаза были красны от слез. Она усердно
молилась у гроба и имела вид убитой горем безутешной вдовы.
Священник даже счел долгом сказать ей в утешение что-то о земной юдоли. Она молча выслушала его и попросила благословения.